— Знаете, вы странный тип, — неожиданно перешла в атаку Манола с развязностью, которая, как ей казалось, все упростит. — Вчера мне много порассказал один хорошо вас знающий человек. Правда ли то, что я сказала о вашей жене, когда мы приехали?

— Да, правда.

— И вы способны спокойно думать, что она может умереть, пока вы находитесь здесь? Правда ли также, что у вас тридцатилетняя дочь?

Чувствуя на себе взгляд Манолы, Терлинк, чтобы скрыть смущение, отхлебнул коньяку.

— Разумеется, это меня не касается. Это ваше дело.

Мы беседуем — вот я и сказала… Я хотела поговорить с вами не об этом. Меня интересует другое — как вы намерены поступить с Линой.

Манола облегченно вздохнула. Самое трудное было позади, и теперь, сказав главное, она могла перевести дух.

— Как я намерен поступить?

— Да. И не прикидывайтесь, что не понимаете, ладно? Не попусту же вы ежедневно мотаетесь в Остенде и привозите столько подарков, что их девать некуда…

Йориса шокировала вульгарность, которой он раньше не замечал за Манолой.

— Вчера, после визита Фердинанда — это брат Лины, офицер-летчик из Брюсселя, — я посоветовала ей серьезно обдумать положение. Знаете, почему он приезжал?

Иногда Терлинк спрашивал себя, действительно ли сцена происходит наяву — с такой комичной серьезностью Манола обсуждала эти вопросы. Говоря, она продолжала наблюдать за ним и даже не давала себе труда это скрывать. Наверняка она сказала Лине: «Предоставь действовать мне. Я-то уж разберусь, чего от него ждать!»

Она старше! Опытней! Она решила быть наставницей и покровительницей юной девушки.

— Так вот, он привез ей предложение отца… Вы знаете Леонарда ван Хамме? Ему лучше со мной не встречаться. Ему мало выбросить дочь с ребенком на улицу: теперь он хочет сплавить ее куда-нибудь подальше — в Англию, во Францию. С этим Фердинанд и приехал на мотоциклете из Брюсселя.

Манола оживилась, приняла свой рассказ близко к сердцу и, подчеркивая отдельные фразы, дотрагивалась до колена Терлинка.

— Вам известно хотя бы, сколько досталось Лине от матери? Ван Хамме богаты, так ведь? Однако родители Лины вступили в брак на условии раздельного имущества. Деньги Леонарда, вложенные в дело, не переставали приносить доход. Но ясно также, что он пользовался приданым жены, а оно составляло двести тысяч франков. Сегодня он это отрицает. Понимаете?

Терлинк все, конечно, понимал. И невольно изумлялся, видя, как все больше горячится Манола.

— Эти двести тысяч франков были довоенными франками [7] … А вернуть он хочет эту сумму в нынешних. Вот в чем штука! Словом, Лина получила за все про все сто тысяч бумажных франков. Даже меньше — надо ведь вычесть пошлины и расходы. Теперь рассчитайте, что остается на ренту. Из расчета трехпроцентной не выйдет и трех тысяч. Половина того, во что мне обходится квартира. Лина не отдает себе в этом отчета. Проедает основной капитал. Одни только роды встали ей в…

Самое удивительное: в Маноле чувствовался интерес к цифрам и денежным вопросам. Она даже забыла закурить новую сигарету и выпить свою рюмку ликера. Время от времени она продолжала поглаживать себе живот и бедра там, где натер пояс.

— Старый Леонард сообразил, что дочери не прожить на такую малость.

Этим он ее и держит. И вчера Фердинанд приехал с новым предложением. Если Лина согласится осесть в Англии или Франции, отец будет давать ей три тысячи франков в месяц… Как поступили бы вы?

Она и впрямь призывала его в свидетели? Самым серьезным и почти драматическим тоном спрашивала, какое решение принял бы Терлинк на месте девушки!

— Не знаю, — промямлил он.

Уже несколько минут Йорис испытывал странное чувство: он, похоже, утратил способность рассуждать. И не из-за окружающей обстановки или присутствия Манолы. Тем не менее ему было не по себе как человеку, которому приходится сидеть не на своем, да вдобавок еще и неудобном месте.

Ни у Лины, ни в «Монико» он не испытывал ничего подобного.

Он находился вдали от Верне, вдали от дома. И впервые стыдился этого так же, как если бы попал в подозрительное общество.

Перед ним уже неоднократно вставал образ свояченицы, и ему стоило труда прогнать его.

— Вот почему решать надо серьезно, и мне пришлось поговорить с вами.

Лина не хотела. Она не понимает, сколько нужно денег, чтобы прожить. А я ей сказала: раз твой отец хочет назначить тебе содержание, то лишь затем, чтобы держать тебя в руках. Вы того же мнения, верно? Он мог бы дать Лине определенную сумму, а так — где гарантия, что он будет платить и дальше? Он всегда сможет диктовать ей условия, заставить ее делать, что он захочет.

У Терлинка сделалось, вероятно, странное выражение лица, потому что Манола неожиданно нахмурилась и подозрительно осведомилась:

— Вас раздражает то, что я говорю?

Нет, это его не раздражало. Все было бесконечно сложнее. Конечно, он предпочел бы, чтобы такого разговора не было. Тем не менее он чувствовал, что это очень важно, что настала ответственная минута, что потом уже не будет времени…

— Послушайте, господин Терлинк…

Она назвала его не г-ном Йосом, но г-ном Терлинком.

— Мы ведь разумные люди, не правда ли? Думаю, что мы можем говорить откровенно?

Он утвердительно кивнул.

— Что вы намерены делать с Линой?

Да ничего! Как это ей объяснить? Он никогда ничего не думал делать.

— Заметьте, я немного удивилась, что вы стали бегать за ней как раз тогда, когда она была в положении…

Ее взгляд!.. Любой другой на месте Терлинка несомненно расхохотался бы — настолько Манола смахивала на гадалку, пытающуюся проникнуть в мысли своей клиентки.

— Почему вы не отвечаете? Что с вами? Похоже, вы рассердились? Не потому ли, что я заговорила с вами о деньгах?

Вот что ее беспокоило уже несколько минут! Она, выдала свою тайную мысль: ей надо было знать, не скуп ли случайно Терлинк.

— Значит, из-за денег? — настойчиво повторила Манола, готовая преисполниться презрением.

— Клянусь, нет. Просто вы заговорили со мной о вещах, о которых я никогда не думал.

— Вы никогда не думали стать другом Лины?

— Другом — да.

— Вы прекрасно знаете, что я подразумеваю под словом «друг».

— Нет, об этом я не думал.

— Неужели вы надеетесь убедить меня в этом? Тогда объясните, что вы задумали.

— Ничего.

Манола была сбита с толку, но все еще силилась понять:

— Но ведь вы приезжаете сюда не из-за меня?

— Не знаю. Наверно, из-за вас обеих.

— Что?

— Ради удовольствия быть с вами и…

— Что «и»? — переспросила Манола и добавила, придав фразе оскорбительный смысл:

— Вы случайно не искали платонической любви? И забили отбой, как только я заговорила о будущем Лины?

У Терлинка внезапно перехватило горло. Он с уверенностью отдал себе отчет в том, что еще способен заплакать, он смущенно молчал и только пристально вглядывался в Манолу. А она, стоя у столика и раскуривая сигарету, проронила:

— Вижу, что хорошо сделала, приведя вас сюда.

Терлинк, в свой черед, встал. Оба стояли, не зная, что еще сказать.

Может, ему взять шляпу и уйти? Но он был не в силах решиться. Нигде еще атмосфера не казалась ему такой чужой, и все-таки он не спешил уйти.

— Что вы делаете? — вдруг удивилась она. — Что с вами?

Он уселся у самого огня, наклонясь вперед, опершись локтями о колени и закрыв лицо руками.

— Что с вами? — нетерпеливо повторила она.

Наверно, подумала, что он плачет.

Терлинк открыл лицо — тусклое, серое, жесткое.

— Послушайте, Манола…

Терлинк чуточку задыхался, что случалось с ним редко и пугало его: он боялся сердечных болезней. Заговорил он настойчивым, но негромким и как бы приглушенным тоном, совершенно ему не свойственным:

— Я готов дать Лине все, что ей будет нужно. Вам следует только назвать цифру…

В таком случае, к чему все эти уловки? Манола ничего не понимала и потому злилась.